Яркие и тёплые лучи солнца, находящегося в середине пути от точки зенита до линии горизонта, освещали опушку леса на высоком отвесном холме, с которой открывался прекрасный вид на Мракомрачный город. У большинства закомбарцев такое положение солнца ассоциировалось со скорым завершением рабочего дня, но только не сегодня, потому что сегодняшний день был выходной. Поэтому, большинство людей проводили время по своему разумению, например, встречались с друзьями. На вышеописанное место важно, не спеша вышла процессия людей, наряженных в скудные одеяния под предводительством немолодого мужчины с окладистой тёмно-рыжей бородой и, хоть и всклоченной, но весьма скудной шевелюрой на макушке; счастливого обладателя волосатого шарообразного пуза и единственного элемента одежды, представленного набедренной повязкой из сухой травы; если не считать одеждой убогое ожерелье из сухих цветов и венок из кленовых листьев. Точное имя его нам не известно, но люди, что строем следовали за ним, обращались к нему «архижрец», «архимаг», «учитель», «о, наимудрейший», «владыка» и даже «хозяин». Все участники процессии уютно устроились на опушке, сев полукругом. За последние десять лет это был уже третий выводок «волхвов», как они сами себя называли, который Наимудрейший тщательно готовил к Концу Света и четвертый, который он готовил к контакту с представителями иных миров. Страстно жестикулируя, он рассказывал собравшимся о двух видах летательных аппаратов, которыми пользуются пришельцы: одни имеют форму двух тарелок, сложенных вместе, а другие – форму аппетитной сардельки. Также он рассказывал о маленьком человечке, которого однажды видел в лесу. Для карлика он имел слишком гармоничное телосложение, а для ребенка – слишком взрослое лицо, к тому же, украшенное бородой. Щетина была настоящая, потому что Наимудрейшему удалось схватиться за неё и потянуть, но та не оторвалась и не отклеилась; а ловкое существо, взвизгнув от боли, вырвалось и убежало. Наимудрейший погнался за ним, но поймать не смог. По пути таинственное существо обронило ботинок, и Владыка его долгое время бережно хранил, но в один прекрасный день потерял вместе с волоском из бороды пришельца. Должен отметить, что всех карликов, попадавших в руки волхвов, надлежало приносить в жертву солнцу, поскольку считалось, что они - его отпрыски. Как связаны кровавые расправы с семейными узами звезды и людей с недостатком гормона роста, к сожалению, было известно лишь волхвам. [Примечание: традиция приносить карликов в жертву солнцу, поскольку те считались его детьми, существовала у индейского племени ольмеков].
Возможно, вам покажется, что Наимудрейший ведёт глупую и нелепую жизнь, но, уверяю вас, нет нужды его жалеть. Он достиг вершины счастья в бытовом его понимании – нашёл человека, с которым мог бы дурачиться до последнего мгновенья существования Вселенной, если бы такое было возможно. Причем, его избранница воспринимала эти дурачества в такой же степени серьезно, в какой он воспринимал их сам. И стоит ли говорить, что она без капли отчаяния готова была переживать любые тяготы и невзгоды со своим возлюбленным. Союз этих замечательных людей принёс свои плоды в количестве пяти готовых экземпляров и одного проекта (на момент описываемых событий). Также, если вы считаете, что дражайшая супруга Наимудрейшего – единственная в мире женщина, питающая к нему столь сильную симпатию, то, смею заверить, вы глубоко заблуждаетесь.

За всем этим действом с балкона Мракомрачного замка через зрительную трубу ни без улыбки наблюдал Олаф. Затем выражение его лица помрачнело – он вспомнил о неприятном разговоре, который ждал его с Вагнером Фаустом. Не потому, что тема беседы была печальной, а потому, что юный монарх не был расположен к серьезным диалогам, особенно, если они касались будущего его королевства.
Олаф вызвал Вагнера Фауста к себе в кабинет. Он был единственным в королевстве, кто обладал такой привилегией, и поданные короля об этом знали. Придя к своему наставнику, самодержец тут же плюхнулся в кресло и расположился в нём, облокотившись спиной на один подлокотник и закинув ноги на другой. Олаф стоял лицом к окну и начал говорить, не поворачиваясь:
- Ты должен жениться.
- Я не могу жениться… Я ведь принадлежу всем женщинам… - слащаво заявлял Вагнер Фауст, накручивая на палец прядь блестящих черных, слегка вьющихся волос. Затем, после короткой паузы добавил. – И особо привлекательным мужчинам…
- У тебя нет выбора. Не забывай, кому ты обязан своим правлением. А наличие жены не отпугнёт твоих любовниц.
- Я не хочу… Я не готов…
Олаф начинал злиться. Вагнер Фауст напрасно пытался блеснуть сообразительностью, используя в своём оправдании слово «готов», потому что всю жизнь за него готовились другие. Олаф повернулся лицом к королю. Ему становилось еще тяжелее оттого, что он должен был сказать дальше:
- Если ты воспротивишься, мы подыщем и другого скомороха на твою роль, только это обойдется дороже, и Он этого не одобрит. За тебя, как всегда, всё сделают другие. Но очень важно, чтобы именно ты произвёл положительное впечатление на невесту.
- Пффф… - перебил Вагнер Фауст. – С какой стати король должен производить впечатление на своих поданных?
Олаф рассердился и стал говорить громко и гневно:
- Во-первых, потому что именно светлый облик короля в глазах его поданных гарантирует ему спокойное царствование. Во-вторых, у неё очень могущественная поддержка. В-третьих, нет такого закона, который запрещал бы даме отказываться от предложения руки и сердца, даже если его делает глава государства. И, если помнишь, именно ты ввёл такие порядки, чтобы народ верил в иллюзию свободы. В-четвертых, - Олаф сложил руки, соединив кончики растопыренных пальцев, как он обычно делает и изобразил такое озабоченное лицо, что морщины на нём приняли наиболее глубокие и широкие формы. – Она не такая дура, как все девицы, что попадались тебе ранее. Даже многих придворных дам она превосходит своим умом и сообразительностью.
Вагнер Фауст сжался в своём кресле, словно пытаясь спрятаться от надвигающейся фигуры Олафа, бросавшей на него свою тень. Он был не на шутку испуган. Никогда ему еще не приходилось слышать описание столь страшного человека.

Было тёплое и солнечное утро. На втором этаже большого каменного дома, стоявшего на окраине Мракомрачного города, который в то же время являлся стеклодувной мастерской, отворилось окно. Затем из него выглянула молодая девушка. Черты её гладкого, благородно-бледного лица были на редкость правильны: прямой, чуть вздернутый на кончике, нос; высокий лоб; тонкие брови; глубоко посаженные, широкие и ясные глаза; чуть выдающиеся скулы; аккуратные ямки на щеках; узкая верхняя и более широкая нижняя губы; острый подбородок. Но главным отличием её внешности были длинные прямые волосы насыщенно-красного цвета, что делало девушку весьма заметной. Причем, такой цвет волос на голове (брови и ресницы оставались чёрными) был у неё с рождения. Несмотря на привлекательную наружность, которой она могла бы с успехом пользоваться, девушка была скромной. Её звали Амелия.
Думаю, здесь следует отметить интересный факт: согласно социологическому исследованию, изрядно опорожнившему государственный бюджет и проведенному министром культуры Дульсинеей Наикультурнейшей, самым популярным женским именем в Закомбарье было «Дульсинея». Над его значением до сих пор спорят, но многие сходятся во мнении, что оно символизирует всё хорошее понемножку. «Ну, красоту там… Прекрасное… Красоту, например…» - так прокомментировала в своём отчёте значение собственного имени сама Дульсинея Наикультурнейшая. Родители так нарекают своё чадо, дабы выделить его среди остальных и подчеркнуть его индивидуальность. Наименее популярными именами были «Вера», «Надежда», «Любовь», и, наконец, замыкало сей список имя «Софья», что с одного древнезакомбарского диалекта переводится как «мудрость».
Родители Амелии были одними из последних, кто сопротивлялся новому режиму. Когда они погибли, их совсем маленькую дочь взял на воспитание лучший друг, стеклодув Бертольд по прозвищу Хрустальный Волшебник. Что ни говори, а воспитатель из него вышел великолепный. Бертольд всегда умел ладить с людьми, даже самыми недружелюбными. При этом, он являлся человеком, которого больше всех на свете ненавидел и в то же время боялся Олаф. Почему? Истинная причина была известна лишь ему, да Олафу. Остальные лишь знали, что регент Его Величества в своё время преследовал Бертольда за остроконечные уши и брови, закрученные на концах. К слову сказать, загадочным образом растущие вверх седые волосы Олафу тоже не нравились. Почему при столь безграничной власти ему до сих пор не удалось арестовать Бертольда, тоже остаётся загадкой.
Раздался стук в дверь. Открыв её, Хрустальный Волшебник увидел перед собой невысокого сутулого старичка в мешковатой черной мантии, с блестящей лысиной, бородой клинышком и язвительным взглядом. Это был его старый знакомый Олаф. Бертольд уж было собирался выставить его пинком (он был единственным в Закомбарье, кто обладал такой привилегией), но королевский советник успел блеснуть перед ним грамотой с личным прошением монарха. К тому же, чуть поодаль Бертольд увидел отряд гвардейцев, и такой жест ему дорого обошёлся бы.
- Его Величество просит Вас украсить витражами тронный зал Мракомрачного замка за щедрое вознаграждение. Ежели Вы откажетесь, знайте, Его Святейшество будет очень недовольно. Король настаивает, чтобы стёкла были изготовлены руками Хрустального Волшебника, который не просто так носит это гордое имя; а рисунки – непременно руками несравненной Амелии. – После чего Олаф отвесил наигранный поклон.
Бертольд вырвал грамоту из его рук и захлопнул дверь, ничего не ответив. Бумагу он положил на обеденный стол, за который вскоре села его воспитанница. Прочитав прошение, Амелия вопросительно взглянула на Бертольда. Тот сказал:
- Здесь какая-то уловка. Но откажись мы, неприятностей не избежать.

Скрепя сердце, в последующие дни Хрустальный Волшебник переправил в Мракомрачный замок стёкла и остальные необходимые материалы и инструменты. Однажды рано утром, когда он с Амелией еще не пришел на рабочее место, в тронный зал вошли Олаф и Вагнер Фауст.
- Видишь? Основания лесов чуть-чуть подпилены, – старший советник короля указал пальцем на деревянную конструкцию, стоящую у окна. – Когда девица поднимется на них, то доски непременно переломятся, она полетит вниз, а ты её поймаешь. Пока она будет в шоке, пригласишь её на бал. Всё понял?
Вагнер Фауст одобрительно кивнул. В конце концов, не зря он, отложив все государственные дела, специально для этого случая в течение месяца упражнялся в ловле мешков с мукой под пристальным наблюдением лучших в королевстве врачей и опытнейших инструкторов по ловле мешков. Вскоре в зал зашла Амелия. Итак, операция началась.
Олаф спрятался за колонной, а Вагнер Фауст принялся расхаживать по залу, словно изучая, как идёт работа. Амелия возилась с красками, лаками, растворителями, кисточками и пока что вовсе не думала подниматься на леса. Вагнер Фауст не привык ждать. Даже короткое ожидание рассеивало его мысли, которые и без того не отличались собранностью. Он подошёл к девушке. Из-за колонны стали раздаваться тревожные писки.
- Здравствуйте… Меня… - тут речь его резко прервалась. Откуда-то сверху с оглушительным грохотом посыпались доски, краски, куски стекла. Когда всё затихло, король выпрямился и открыл глаза. Он был цел и невредим. Неудивительно, ведь его прикрыла собой хрупкая Амелия.
Всякий раз, пытаясь блеснуть своим обаянием перед дамами, Вагнер Фауст с дерзкой небрежностью опирался плечом на ближайшую вертикальную конструкцию. В данном случае это были строительные леса. Олаф так сильно сдавливал лицо рукой, что, казалось, хотел оставить в нём вмятину.

- Ты идиот! Если бы твой отец знал, в кого ты превратишься, то, наверное, отпилил бы себе голову! – гневно ругался Олаф, прикладывая маленький бурдюк с холодной водой к гематоме, которая красовалась у него под глазом по милости Бертольда.
Вагнер Фауст находился в кресле в той же позе, которая была описана ранее, только в этот раз не наматывал прядь волос на палец и отвернул голову в сторону спинки. Он не понимал, чего от него хочет добиться Олаф. Вообще, за юного короля всегда всё понимали другие, но сейчас этого требуют обстоятельства.
- Завтра подойдешь и извинишься. Лично, - сказал Олаф, наставив кривой палец, увенчанный длинным чёрным ногтем, на Вагнера Фауста. – И пригласи её куда-нибудь.
«Да что я говорю?» - подумал про себя Олаф. – «Нужно самому созвать совет и решить, какие места отдыха нынче пользуются наибольшим интересом у молодежи».

Было очередное прекрасное закомбарское утро. Раздался стук в дверь, её открыла Амелия. На пороге стоял король собственной персоной в окружении своей свиты и гвардейцев.
- Здравствуйте… Прекрасная… Амелия, - речь государя была очень медленной и отрывистой, а взгляд был направлен куда-то вверх. Недолго наблюдая за происходящим из-за спины девушки, Бертольд состроил озадаченное выражение лица и поднялся по лестнице на второй этаж дома.
- Я… Прошу… Прощения… За.. Свой… Бесчеловечный… Поступок… Который… Едва… Не… Стоил… Вам… Жизни… Первой… Обязанностью… Короля… Является… Забота… О… Его… Подданных… Я.. Же… Преступив…
Вдруг на землю между Амелией и Вагнером Фаустом с грохотом свалился гвардеец, обвязанный вокруг пояса прочным канатом. Из его рук посыпались таблички с надписями, среди которых были фразы, только что произнесенные юным королём. Все свидетели данного происшествия подняли головы. Из окна выглядывал Бертольд, держа в одной руке нож, а в другой – кусок каната, прикрепленный к козырьку крыши. Пришлось Вагнеру Фаусту кое-как изъясняться своими силами и силами рядом стоящей свиты.

Амелия в тоске сидела за столом, надев синий плащ с капюшоном, который защитил бы её от непогоды, разыгравшейся на улице. «Видимо, королям так положено,» - думала она, пытаясь оправдать задержку Вагнера Фауста, который обещал явиться еще час назад. Амелии ранее не приходилось ходить на романтические свидания, и она не знала, что такое поведение, к сожалению, вовсе не зависит от сословия. Амелия жалела, что положительно ответила на его приглашение посетить выставку картин известного современного художника Инстаграля, хотя и пыталась убедить себя в том, что всё будет хорошо. Это очень скверная ситуация, когда человек, от которого только и жди неприятностей, хочет тебя чем-то обрадовать. Вскоре поток мрачных мыслей девушки прервался: послышался топот копыт королевского экипажа.
Если прежде Его Величество носило легкие иссиня-черные латные доспехи под стать форме монаршей гвардии, то сегодня государь облачился в узкий и длинный черный камзол с красной оторочкой и вышивкой дракона на передней части. Хоть и держась поодаль, даже на романтическом свидании его сопровождала свита. Не столько для защиты, сколько для словесной помощи. Олаф, дабы увести от себя подозрения, на сие действо не явился.
Известный современный художник Инстаграль был действительно очень популярен среди молодёжи. Помимо занятий изобразительным искусством, он также содержал свой собственный публичный дом, который тоже пользовался общественным интересом. Работы его отличались тем, что, вроде, будучи цветными, казались выполненными красками жёлто-фиолетового спектра. В любой композиции, как правило, присутствовал яркий источник света, который безжалостно бил в глаза смотрящему. Основными темами работ художника были натюрморты с морепродуктами, горячими напитками из жареных зёрен или творческим бардаком. Также очень часто встречались портреты милых котиков и кошечек, картины с дорогими каретами, особняками и замками. Всё это у большей части населения ассоциировалось с красивой жизнью, а культ красивой жизни в Закомбарье был негласно возведён в ранг национального приоритета. Все посетители публичного дома Инстаграля маниакально подражали в своём творчестве работам хозяина заведения.
Следует отметить, что веками ранее, когда производство красок ещё не достигло должных высот, картины со временем выцветали, краски становились более тусклыми и часто приобретали жёлто-фиолетовый оттенок. Сейчас подобного не происходит, но художники-истагралисты упорно покрывают свои работы специальным лаком-кракелюром, дабы придать им эффект старины.
«Конечно, иногда это выглядит красиво… Но…» - думала Амелия, с тоской оглядывая картины, представленные на выставке. Вагнер Фауст же пребывал в хорошем расположении духа, поскольку вообще не понимал ценность искусства. Быстро оббежав зал творений Инстаграля, Его Величество возжелало посетить и соседнюю выставку, где были представлены работы разных представителей современного изобразительного искусства. Крайне трудно описать содержательную сторону их творчества. Холсты с разноцветными брызгами, абстрактные инсталляции из нечистот, которые гнили прямо на витрине, - всё это, безусловно, имело очень глубокий смыл, духовную ценность и громадную материальную стоимость. Но далёкая от светской жизни Амелия этого в корне не понимала. Самое сложное в отношении техники исполнения, что было представлено на выставке, - это картины с обнаженными женщинами. Дело в том, что у каждого художника есть столь прекрасные и непорочные закоулки богатого внутреннего мира, что никак иначе их выразить нельзя. К тому же, красота строения тела человека вызывает наивысший эстетический интерес у наблюдателя. А тех, кто посмеет вслух заметить, что популярность сих работ вызвана непосредственным обращением к низменным инстинктам, самих нарекут пошлыми, ничего не смыслящими в высоком искусстве, грубиянами.
После этого, Его Величество возжелало отужинать в обществе несравненной Амелии, у коей после увиденного надолго пропал аппетит. Закончив поистине королевскую трапезу в самом дорогом ресторане Мракомрачного города, Вагнер Фауст велел своей спутнице расплатиться. Возможно, читателю такой жест покажется дерзким, но стоит простить его, ведь доселе ситуация, в которой ему приходилось бы отдавать свои собственные деньги, не вписывалась в привычную картину мира. Деньги короля существовали лишь для того, чтобы их становилось больше. За ужин поспешила расплатиться свита.
Затем, когда уже совсем стемнело, Вагнер Фауст, немного подвыпивший, предложил своей спутнице отправиться в его замок, полюбоваться прекрасными видами на город. Тут у Его Величества произошёл второй разрыв шаблона за вечер. Доселе он не предполагал о существовании девушки, безразличной к видам из его замка. Под проливным дождём, в тусклом свете фонаря ресторана разыгралась полная экспрессии немая сцена: ошеломленные и напуганные лица свиты, удивленное и раздраженное лицо короля, настороженное, но уверенное лицо Амелии.

В эту ночь Вагнер Фауст допоздна озадаченно расхаживал по тронному залу, сложив руки за спиной. Почему Олаф требует чего-то, что у него никак не получается? И почему у него, славного короля великого Закомбарья, что-то не получается? С одной стороны, Вагнер Фауст начинал испытывать ненависть к своему советнику, с другой стороны, словно маленький ребёнок родителю, хотел угодить ему. Не посовещавшись ни с кем, король впервые в жизни рискнул самостоятельно отдать приказ, объявив в розыск Амелию.
А Олаф тем временем мирно спал, видя чудесные сны о прекрасном будущем. Он еще не знал, какую кашу ему предстоит расхлёбывать.

История эта случилась давным-давно, в мире нам неведомом, хотя и не столь далеком. Многие жители мира сего благодаря своим ученым знали, что живут на поверхности огромного шара, и тот вращается вокруг звезды. Вокруг неё же на разных орбитах расположены еще три шара, один ближе к светилу, два других – дальше. Шар покрывали многочисленные острова, большие и малые, а также несметное количество морей и озер. Людьми была заселена относительно небольшая часть шара, и эта часть носила название «королевство Закомбарье», коим на момент описываемых событий правил молодой принц Вагнер Фауст. Только это не совсем так… Во-первых, звали его Абрабанель Шамикаль, но имя это ему совсем не нравилось, поэтому и вынужден был бедный принц выдумать себе псевдоним. Во-вторых, правил не он, а регент Олаф, про которого ходило много недобрых и порой фантастических слухов среди населения. Олаф был своего рода духовным лидером королевства, при том, что любые верования находились под строжайшим запретом. Занятия наукой же носили санкционированный характер, а научные публикации проходили цензуру. Один из ученых умов Закомбарья однажды публично высказал свою теорию о том, что «на третьем шаре существуют земли и воды, подобные нашим, и по нему беззаветно бродят разнообразные гигантские рептилии». Олаф лично разжигал костер, на котором провел свои последние мгновенья жизни несчастный ученый.
Судьба Закомабрья вершилась в огромном замке на холме в центре Мракомрачного города, столицы королевства. Всех уверяли, что вершил её молодой и талантливый Вагнер Фауст, на самом деле он был лишь подставным (а, главное, смазливым и симпатичным) лицом, пускающим идеи Олафа в народные массы. Но и Олаф далеко не всегда был автором собственных идей. О том, кто же стоял за ним, мы поговорим чуть позже, поскольку персонаж этот был в прямом смысле далек от Закомбарья.
Ещё полвека назад Закомбарье было прекрасным процветающим королевством, коим правил добрый и мудрый король. И так было всегда до того времени, пока не появился человек, демонстративно порицавший власть и обещавший сделать жизнь лучше. Это был отец Вагнера Фауста и, подобно сыну, он лишь воплощал в жизнь замыслы Олафа. Прежде всего, ему удалось вдохновить своими речами самую глупую и наименее дальновидную часть населения королевства. Но этого было достаточно, чтобы начать военный переворот, поскольку эта часть обладала наибольшей физической силой и хорошо развитым стадным инстинктом. Опасаясь за свою жизнь, к ним стали примыкать закомбарцы, обладающие сравнительно более высоким уровнем интеллекта. Так, довольно быстро великое королевство пало, хотя формально и продолжало существовать.
Придя к власти, Олаф (да, да, оставаясь в тени, всем руководил именно он) занялся её укреплением.
Первым делом началось уничтожение абсолютно всех памятников старой культуры. Сжигались книги и картины, ломались скульптуры, взрывались храмы и иные древние постройки. А на тех, что не удавалось демонтировать (некоторые из них были построены из цельных каменных блоков массой около 30 тонн), стирались все надписи. Дело в том, что они выполнены с использованием иероглифического письма, которое рано или поздно могло быть расшифровано человеком, прежде незнакомым с ним. Это, в свою очередь, повлекло за собой следующий шаг.
Переписывались все учебники истории. А это потребовало…
Ослабления системы образования. Оно вообще стало не обязательным, поскольку все жители Закомбарья – свободные люди и сами решают, нужно оно им или нет. Плохое образование – гарант демократии.
Вообще, быть умным стало не модно. «Умные» и вообще полезные профессии оплачивались низко. Самыми популярными же стали: снабженец, приказчик, счётчик монет, искатель оптимальной расстановки столов в кабинете заместителей начальника, рассказчик о достоинствах своей конторы и другие подобные.
Основным приоритетом в обществе было потребление. Кто мало потребляет, тот в жизни ничего не добился.
Сначала всех несогласных с новыми порядками казнили, затем просто стали высмеивать, так что никто их возражения не воспринимал всерьез. И волки сыты, и овцы целы. Правда, полное становление нового режима, заняло куда больше времени, чем переход к нему, - 40 лет. Должно было вырасти новое поколение, не знавшее старой культуры.
В последние годы Олаф занялся более творческими идеями. В его планах было создание народного форума, где все, кто особенно желает высказаться, могли бы делиться своей глупостью. Форум был создан, но вскоре Олафу была подсказана более продуктивная идея: создание такого места, где у каждого желающего мог бы быть свой стенд, на котором можно излагать все свои мысли в виде текстов или картинок. Наибольшую популярность завоевала такая форма – красивая картинка, а рядом с ней – красноречивая цитата, как правило, вымышленная и ложно приписанная какому-нибудь авторитету. Впрочем, достаточно было просто указать любое имя, и читающий уже безоговорочно верил в мудрость автора. Стоит ли говорить, что бо’льшая часть писанины в этом месте была вымыслом, а картинки (как правило, портреты автора стенда), были чересчур приукрашены.
- Как мы назовём это место? – спросил Олаф у своих советников.
- Может, «народное место»?
- В этом месте они должны чувствовать себя как дома. Может, «народный дом»?
- Нужно подчеркнуть, что главная особенность этого дома – наличие публикаций.
- Тогда, может, «публичный дом»?
На том и порешили. В публичном доме люди делились глупостью мыслями и картинками. То, что им нравилось на стендах других людей, они помечали сердечком и часто переписывали и перерисовывали себе на стенд. Так появилась еще одна традиция, связанная с публичными домами. Посещая, пардон, отхожее место, они брали с собой блокнот и параллельно с основным делом рисовали автопортреты. Среди девушек было популярно изображать себя более стройными, с надутыми губами и выпученными глазами, а среди юношей – более мускулистыми, по пояс раздетыми, в очках с затемнёнными стёклами. Рекорд по количеству таких зарисовок принадлежал некой Дульсинее, сделавшей 84 зарисовки за один присест. Разумеется, всех их она развесила у себя на стенде в публичном доме.
Публичные дома служили трём целям. Во-первых, Олаф успешно создал закомбарцам иллюзию собственной значимости и жизни вообще. Посидел на горшке, нарисовал героя воображения представителей противоположного пола (ну, или своего, всякое бывает), с чертами собственного лица, повесил на стенде, и вуаля. Кто-то смотрит, читает, комментирует, лепит сердечки. День прошёл не зря. Или другой, более простой способ: узнал какую-нибудь новость, «полил грязью» и саму новость и всех, кто к ней причастен в маленькой, неграмотно написанной статейке в один абзац, и вуаля. Приходит уверенность, что кто-то считает тебя глубоко мыслящим человеком. А ведь и правда, считают.
Во-вторых, по публичным домам Олаф знал, о чем и как больше всего в данный момент думают люди. Во-третьих, он сам мог «вбросить» мысль в публичные дома, но пока что такой возможностью не пользовался. И некогда, и незачем.
Впрочем, хватит о публичных домах. Их роль в судьбе Закомбарья не столь велика.

Я попал в этот чудаковатый мир путём рождения из утробы матери. Случилось это ранней весной, холодной и снежной, ночью, в пургу, неподалеку от Мракомрачного города, в маленькой хижине на опушке леса. Последнее лето выдалось неурожайным, и в Закомбарье царил голод. Родившись, я не подавал признаков жизни, и меня решено было съесть. Отец положил меня в угол на земляной пол, а сам пошел наливать воду в котел. Вскоре, набрав воздуха в легкие, я начал кричать, не дав свершиться этому подлому замыслу. Материнский инстинкт взял верх над человеком, который девять месяцев носил меня под сердцем. Я не виню своих родителей за то, что они хотели сделать. На тот момент отцу было 15 лет, а матери – 14, что с них взять?
Солнце, окутанное белой пеленой, медленно поднималось над Мракомрачным городом. Где-то раздавались звуки изредка падающих капель - это был первый теплый день. Кто-то спешил на работу в свою маленькую контору, кто-то еще спал, а кто-то готовился к выходу, с блокнотом в руках. Олаф уже расхаживал с озадаченным видом взад-вперед в своей башне, потирая руки и строя новые коварные планы.
В общем, этот мир не так уж плох. Это был мир, в котором мне предстояло жить…

В это можно было бы поверить, если бы я был так же худощав, и волосы мои были бы черными. Словом, если бы я был похож на Доктора Гота. Поэтому, в наше родство верилось с трудом, особенно самому Доктору.
Утром Кикимора передала мне известие о том, что я более не обязан посещать исправительные работы. В связи со вчерашним инцидентом, я попал под амнистию. Я честно хотел пойти на занятия, но эта радостная новость пробудила во мне желание выпить харино зелье, которое полагалось выпить накануне. Так что до нужной аудитории я не дошел, а вместо этого побрел в библиотеку. Вдруг стало интересно, что там есть.
То ли иммунитет крепчал, то ли зелье попалось паршивое, но в этот раз моё сознание так и не помутнело. Я все прекрасно помнил, даже контролировал своё поведение, но ничего не осознавал. После долгой беседы с пожилой женщиной-библиотекарем меня пронзила гнетущая мысль: почему я до сих пор одет? Входя в помещение, любой воспитанный человек обязан внимать верхнюю одежду, а я нахожусь в Храме… Храме Знаний! В мантии! Срамота! Раздеваясь, я так увлекся, что остановился лишь тогда, когда снимать было уже нечего. Библиотекарша что-то нервно лепетала, что вызвало у меня приступ гнева на почве наркотического опьянения. Не помню, какие грубости я ей выкрикнул, но это меня так утомило, что пришлось отправиться спать на полку шкафа, который к тому же, был до верха заставлен книгами. Яростно сметнув их, я освободил себе место для блаженного отдыха. Плача, библиотекрша стояла в оцепенении.
В этот момент хранилище книг посетил директор ПТУ… Простите, школы Даламбер Думбельдорф. По замку он обычно перемещался в голубом бархатном халате и розовых тапочках, надетых поверх высоких вязаных носков. То и дело всхлипывая, библиотекарша попыталась рассказать ему о своей трагедии. Директор ничего не понял и решил сам разобраться, пойдя туда, куда указывала пальцем несчастная женщина. Фигура могучего старика склонилась надо мной. «Ты повел меня очень плохо, мой мальчик, - сказал он приятным, слегка слащавым, низким голосом. – По-хорошему, я должен тебя отчислить, но, думаю, мы ограничимся беседой в моем кабинете.» Думбельдорф наставил на меня свою волшебную палочку и, подчиняясь воздействию магии, я встал и пошел в кабинет директора, шагая впереди него самого. Чтобы мне не пришло в голову сбежать, он держал наготове волшебную палочку и даже периодически тыкал в меня. Я понимал эти меры предосторожности, но не понимал, зачем их реализовывать в области ниже поясницы. Одеться он мне не дал, впрочем, в этом и не было необходимости – действие зелья еще продолжалось.
Мы шли по коридорам Ховграда, привлекая к себе пристальное внимание встречных. Убранство кабинета директора меня немало удивило. Прежде всего, бросился в глаза распростертый на стене огромный флаг цветов радуги. Мебель была чересчур изысканная, в воздухе царил аромат женских духов. И все это попахивало большими неприятностями. Думбельдорф велел мне сесть на стул и сковал мои руки розовыми пушистыми наручниками. Сев напротив меня, положив ногу на ногу и почесывая волосатую грудь, он начал бесполезную профилактическую лекцию. Я, как всегда в таких случаях, ничего не слушал и почему-то думал о Кикиморе. Раньше это были отрывочные мысли и мечты, поражавшие своей глупостью и безрассудностью. Их возникновение имело случайный характер. Сейчас же это было нечто большее. И это нечто вправляло мне голову так, что всякая магия была бессильна.
Когда унылый монолог подошел к концу, и нависла драматическая пауза и задал вопрос, который поразил даже меня самого: «Профессор, не могли бы вы на время одолжить мне какую-нибудь одежду, чтобы я мог пойти в библиотеку и забрать свою?» Эх, лучше бы не спрашивал. Думбельдорф чувственно и страстно снял с себя халат и бросил мне на голову. Того бесконечно малого промежутка времени, что он был в полете, оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня лютое отвращение от увиденного. Директор ничего не носил под халатом.
Освободившись от пушистых оков и надев то, что мне одолжил Думбельдорф, я вернулся в библиотеку. Жертва моего поведения до сих пор вытирала слёзы. «Простите меня, – сказал я, делая усилие над собой. – Поверьте, жизнь уже проучила меня. И проучит еще не раз. К сожалению, в мире полно дураков, которые приносят неприятности, и это нельзя исправить в одночасье. Я один из них.» Библиотекарша внимательно меня слушала, и мы вместе удивлялись моей способностью к рефлексии и постановке грамотной речи. Всё испортил досадный инцидент: халат Думбельдорфа еле-еле сходился на мне, поэтому подвязать его удалось лишь на очень куцый хлипкий узелок, который именно в этот момент оказался более не способным сдерживать давление живота. Халат распахнулся, рассеяв серьезную атмосферу.
Переодевшись, я вернулся к директору. Он стоял лицом к окну, попеременно напрягая мышцы то левой, то правой ноги. Нет слов, чтобы описать, как омерзительно это выглядело. Когда он стал оборачиваться, на мгновенье я подумал, что предстоящее зрелище окажется еще ужаснее предыдущего; но, к счастью, мои мрачные опасения не оправдались: борода Думбельдорфа оказалась достаточно длинной, чтобы скрыть то, что я меньше всего хотел увидеть. Директор подошел ко мне, покачал пальцем перед носом и напыщенно-стервозным голосом заявил, что в следующий раз одной лишь беседой я не отделаюсь. Кстати, ногти у него были длинные и ухоженные.
Идя под сводами величественного замка Ховград, я думал о том, как бы смаковали обсуждение ориентации и наклонностей Думбельдорфа читатели, если бы о нашей шараге когда-нибудь написали книгу. Оказавшись во дворе, я сел на лавочке в старой полуразрушенной беседке, заросшей плющом. Небо было затянуто тучами, имевшими необычный оттенок сепии.
«Кикимора, что ты делаешь со мной? После встречи с тобой моя жизнь никогда уже не будет прежней. Я уже никогда не буду прежним! Прежде казалось, что поворотным событием на моем жизненном пути мог бы стать полёт в космос, похудение или нахождение пиратского клада. Теперь я испытываю внутреннюю борьбу, коей прежде никогда не знал. С одной стороны, хочется быть рядом с тобой всю оставшуюся жизнь и прилагать все усилия, чтобы ты была счастлива уже только потому, что я сам этого хочу. С другой стороны, как может такой жирный урод осчастливить тебя? А что, если мы оба встретим других людей, которые больше других подходят нам, стоит только мне выбросить из головы мысли о тебе?» - такими раздумьями был заполнен мой как никогда ясный ум. Я знаю, какую из этих двух сторон выберет читатель, но поверьте, трудно сделать выбор, осознавая себя феерически толстым кретином, а не литературным персонажем. Вы заранее знаете все роли, можете предугадать развязку. Я же не знаю, какая из глав станет последней в этой истории. А жизнь одна, и она не поощряет ошибок.
Вдохнув холодного и влажного воздуха, я стал замечать, как проходит это ужасное похмелье. Я снова становился глупым и счастливым! А Харя и Роланд еще ответят за то, что подсунули мне его!
Из замка послышался крик. С грациозностью бегуна с греческих ваз я стремительно направился обратно к месту, откуда он раздавался. Почти добравшись до нужного места, я поскользнулся на луже крови, столь огромной, что всплеск от моего падения обрызгал всех стоящих рядом с ног до головы.

Надев чудо-мантию, я незаметно и бесшумно, словно ниндзя, направился в женскую спальню. Помещения Ховграда освещал тусклый лунный свет, но свою будущую супругу я нашел бы, даже если бы мне выкололи глаза, ибо слышу, как она дышит. Лившись слуха, я нашел бы ее, чувствуя биение сердца…
После долгих и не всегда удачных попыток отыскать Кикимору среди спящих одногруппниц, я все-таки добился успеха. «Эй! Привет!» - шёпотом сказал я. Мне показалось, что глаза моей будущей супруги открылись, и она улыбнулась. – «Смотри, что я умею! Это потрясающее заклинание! Попробуй сама так сделать, не пожалеешь!» - и я принялся за акт чародейства. Время шло, а чудо не происходило. Нервничая и потея, я стал кряхтеть и сопеть. Судя по всему, именно музыкальное сопровождение удушения змея и разбудило Кикимору. В тот момент, когда она закричала, я вдруг осознал, что не снял мантию-невидимку, и перед моей будущей супругой предстал лишь инструментарий, необходимый для осуществления заклинания, висящий в воздухе, в то время как вся остальная часть тела была благополучна скрыта.
Осознав свой провал, я тоже закричал. Причем так громко, чтобы перекричать Кикимору и тем самым сбить ее с толку. А затем убежал обратно, спотыкаясь и падая, но перед этим, пользуясь случаем, схватил с чей-то тумбочки коробку конфет и начал есть их уже по дороге.
На следующий день меня ждал один урок. Не помню какой, потому что решил его прогулять. Давно хотел как следует поболтать с Харей. Он жил в сарае, за пределами замка Ховград, там, где начинался Запертый лес.
Этой ночью, после вышеописанного инцидента Кикиморе приснился загадочный сон: за ней гонится огромная жаба, зловеще квакая в очень низком звуковом диапазоне, как говорится «на коричневой ноте». Вдруг появляется прекрасный юноша с длинными светлыми волосами. Он жаждет прийти на помощь, но ему что-то преграждает дорогу. «Это он! Он исполнит пророчество! Он поможет тебе!» - твердил голос из ниоткуда. Вдруг преграда на пути юноши разрушилась, он превратился в шар и задавил жабу. От нее осталась смешная такая лепешка, как в мультиках.
Все сны Кикиморы обладали магическим свойством сбываться, поэтому сегодняшнему видению она придала большое значение.
А пока она пыталась формализовать метафорический язык сновидения, я благополучно дегустировал зелья, грибы и курительные смеси Хари. Долгое время они не оказывали на меня никакого воздействия. Наверное, всему виной моё крепкое телосложение и большой объём крови. Вшторило же меня резко и неожиданно. Дальше всё было как в тумане.
Сознание постепенно стало возвращаться ко мне, когда я, прогуливаясь поздно вечером по замку, случайно сшиб доспехи, стоявшие в коридоре. Это событие дало мне ясно понять, что в целях безопасности следует обуть шлем. Благо, один оказался совсем рядом. Сознание прояснялось пульсирующими вспышками, когда я вспоминал, с какой стороны должно быть забрало. Несмотря на то, что тьма пала на мои очи, я не позволил себе усомниться, что ему место сзади. Дальше мне предстояло очень сложно испытание – попасть в дверной проём.
Тем временем, неподалеку от эпицентра моих приключений, по перпендикулярному коридору шла Кикимора. Лязгая заклепками, цепями и прочими железяками своих массивных неформальных башмаков, словно Кентервильское приведение, её преследовал Доктор Гот. Тонкий и резкий звук многократно отражался от стен замка и превращался в низкий монотонный гул. Сердце Кикиморы забилось чаще, когда она вспомнила о своём сне, но уже скоро ее отвлекли мои попытки штурма открытого дверного проёма. Когда же я совершенно случайно попал, куда хотел, ноги предательски подкосились, снова переведя меня в горизонтальное положение. Лицо Кикиморы приняло удивленное выражение, когда падение шлема обнажило мои прекрасные светлые волосы. На этот раз сознание покидало меня в большей степени из-за удара головой о пол. Тут вмешался Доктор Гот со своим унылом монологом, гласящим, что за сегодняшний прогул я буду неделю оставаться у него после уроков на исправительные работы. Я ни малейшим образом не понимал, о чем он вещает, будто слышал отдельные слова, не собранные в информативную речь. Но ощущение было такое, что он безбожно оскорбляет меня, Кикимору и гелиоцентрическую систему мира. Меня в особенности. Из последних сил я достал волшебную палочку и направил её на злобного сквернослова и охальника. Все заклинания, что я знал, очевидно, высыпались из моей головы при падении, поэтому, собрав волю в кулак, отдельными слогами я произнес первое, что желал своему недругу: «Пи-пись-ка… От-ва-лись-ка!...» Маленький сгусток света вырвался из моей волшебной палочки и поразил Доктора Гота. Глухой шлепок органической субстанции о камень – последнее, что я услышал перед тем, как сознание окончательно покинуло меня.
Я очнулся на больничной койке в полдень следующего дня, совершенно не помня, что со мной происходило вчера. На соседней койке лежал доктор Гот и таращился на меня так, будто я ему сепарировал какую-то непотребную часть тела. Показав язык, я отвернулся, уставившись в потолок.
Вечером его уже выписали, мне же предстояло провести в лазарете еще одну ночь наедине с адской головной болью. Мой пессимизм моментально рассеялся, словно дым теонанакатля на ветру, когда в палату зашла Кикимора, она села рядом со мной и неподдельно ласково спросила:
- Как ты себя чувствуешь?
- Уже лучше, - ответил я, приподняв одну бровь и отведя взгляд; пытаясь тем самым состроить из себя мачо.
- Доктор Гот велел тебе неделю оставаться у него после занятий… Удивительно, что он не применил никаких санкций после того, что ты с ним сделал.
Я не стал интересоваться, что я с ним сделал, раз никаких санкций не последовало.
- Он хотел забрать твою волшебную палочку, но в суматохе мне удалось незаметно выкрасть ее у него. Вот, держи.
Я покраснел, а сердце было готово выпрыгнуть из груди.
- Послушай… Я должна попросить тебя об одном одолжении. Ты единственный, кто может мне помочь. За эту неделю постарайся узнать как можно больше о Докторе Готе. За мной охотится очень могущественный колдун и, кажется, Гот – его сообщник. У меня есть основания полагать, что вчера ночью он пробрался в нашу спальню и пытался совершить очень… очень тёмное колдунство!…

Два года назад, пасмурным апрельским утром я увидел сон, которые ныне заставляет меня писать эти строки. Вернее, он повелел сделать это еще тогда, но с тех пор, глядя на моё бездействие, не дает покоя, крепко сидит в сознании, терпеливо ждет и, я думаю, не успокоится, пока не добьется желаемого.

Я держал в руках книгу, написанную, судя по характеру текста, ученым, историком и археологом. Всё не столь богатое действо сновидения было каким-то туманным, пока я не наткнулся на утверждение, что небезызвестный «Властелин колец» основан на реальных событиях. Далее опять начался туман. Помню лишь, что дальше я читал с неподдельным увлечением. Автор спокойно и основательно доказывал, казалось бы, абсурдное утверждение. Туман вновь рассеялся, когда я прочел, что материальные свидетельства событий «Властелина колец» даже сохранены в толще земли.

Всё же, этому паразиту надо отдать должное. В то утро меня посетило такое вдохновение, что сил хватило бы на целый научный трактат. Я готов был писать его годы, в то же время, желая закончить работу в как можно более сжатые строки. Я готов был объездить весь мир, даже слетать на другие планеты, если понадобиться, лишь бы найти вещественные доказательства того, что «Властелин колец» не вымысел. Но с самого момента пробуждения рациональный ум вступил в успешную борьбу с этим бредом. К тому же, лень помогла мне благополучно растратить этот подарок на что угодно, только не на то, для чего он предназначался.
В своё оправдание перед читателем, который, если не перестал читать, то ухмыльнулся и справедливо засомневался в моем психическом здоровье, скажу, что книгу я прочел где-то за полгода до этого. Один раз. С телефона. Без особого энтузиазма. Тогда же посмотрел режиссерскую версию фильма. Продюсерскую – еще на пять лет раньше. Я клоню к тому, что сон не был навеян впечатлениями от книги, фильма или чего-либо еще.
И теперь, пользуясь остатками его дара, я считаю должным исполнить его волю, которая заключается всего лишь во фразе « «Властелин колец» основан на реальных событиях». Вот. Теперь это магическое заклинание попало в чью-то еще голову. И, если уж читатель дошел до него, то оно еще ни раз сработает.
А теперь позвольте поиндульгировать и успокоить самого себя, приведя те доказательства, которые я могу собрать, сидя у экрана компьютера. Их, собственно, не так много.
Дж.Р.Р.Толкиена считают основателем жанра «фэнтези», хотя это не совсем так. Он, скорее, «поставил его на колеса». Соответственно, «Властелин колец» не первая книга в этом жанре, например, «Феникс на мече» Р.И. Говадра, история о доблестном варваре Конане, вышла в 1932 году – за пять лет до «Хоббита». И, разумеется, «Властелин колец» - книга не последняя, но на протяжении десятилетий самая популярная. Настолько популярная, что сотни людей по всему миру неустанно «бегают по лесу в костюмах, сшитых из старых занавесок», мня себя воинами Гондора… Ну, или Мордора, или еще какого-нибудь королевства. Не связана ли эта популярность с таким, вполне научным явлением, как генетическая память (память предков, передающаяся потомкам)? Мир, описанный в книге, многим людям кажется более знакомым привычным, чем этот, реальный. А ведь в жанре фентези есть и более прекрасные миры.
В своем эссе «О волшебных историях» Толкиен сравнивает написание волшебной истории с черпанием из котла, где варятся различные предания. Иными словами, писатель извлекает «кусок» истории и общечеловеческой фантазии, систематизирует, получая свою собственную повесть. Таким образом, говоря научным языком, при удачном обращении к ноосфере, можно получить вполне достоверную историю.
«Властелин колец» создавался во время Второй мировой войны; учитывая вышесказанное и проецируя эти события через теорию «спирали истории», то можно предположить, что они вызвали у Толкиена воспоминания из общечеловеческой памяти. Это лишь теория, имеющая право на существование, основной аргумент – подозрительная популярность книги.
В заключение должен сказать, что действия «Властелина колец» не обязательно происходили на Земле. Гипотеза об их правдоподобности не может быть не доказана, не опровергнута. Конечно, она противоречит позиции официальной истории, но в последнее время она ослабла, часто проигрывая битвы с историей альтернативной. Людям, по большому счету, совсем не важно, что было там, в прошлом, а вот исторические сенсации доставляют им больше интеллектуальное удовольствие. Прошу прощения, я ушел от темы.
Теперь позвольте еще раз напомнить: « «Властелин колец» основан на реальных событиях». Публикуя это, я лишь исполняю волю сна и приношу успокоение самому себе, ибо живет во мне нелепое чувство, что я должен высказать этот бред во всеуслышание. Чувство, граничащее с уверенностью, гарантируемой сном, что кто-нибудь да задумается над этим. А что обо мне подумают, честно говоря, не интересно. Ведь даже по счастливой случайности прочитав, вряд ли кто-то это будет комментировать.
Да уж, ну и делирий… Хех…
А теперь лично от себя задам риторический вопрос: «А что, если это правда?»

Давно не писал стихи и даже утратил во многом стихоплётческие поэтические способности, но в последние дни поймал себя на мысли, что соскучился по этому занятию.